29.11.2024
Справка
Интервью взято в посёлке Яйва Александровского район Пермского края в июле 2004 года во время поисковой экспедиции «По рекам памяти».
Интервью записано Чащиной Светланой (г. Киров), Удельнов Инес (Германия), Латыповым Робертом (г. Пермь).
Архив Пермского «Мемориала». Ф.5. Оп.107. Д.1. http://story.pmem.ru/index.php?id=107
FSO 01-288/05-107
Ссылки на использование отдельных фрагментов или всего интервью, а также фотоматериалов обязательны с упоминанием правообладателя и архивного шифра.
Аудиозапись начата не самого начала интервью.
Курсивом выделены пояснения и дополнения редактора.
Эээ… мать-то религиозная была. Вот. И все это было. Все это сказали, что мы немцы, мы должны немецкую культуру соблюдать. В школу если придешь с распущенными ушами и воротник не поправленный…
Это нехорошо.
Проводят до дверей, скажут чтоб так вот был, чтоб опрятность была. И пришел в школу и домой, а потом уже, если на улицу выбежал, там уже хозяин. А там уж (в школе) надо подчиняться. Вот такая дисциплина была. Я это все…
Хорошо. А какие-то праздники национальные были?
Праздники ну как… А как же. Все справляли только немецкие. Там же по старому стилю справляли.
А какие немецкие?
Ну, какие… эээ… Пасха. Рождество. Финстон. Острон.
То есть все библейские эти религиозные праздники. А что такое финстон?
Не знаю, и вообще в России есть финстон?
Я не знаю, это какой-то немецкий праздник?
Нет. Как нету.
Есть финстон в России?
Да как нету?
А что это за праздник?
Я не могу объяснить, я не религиозная.
Нет, нет. Самые русские праздники это Пасха, Рождество…
Это общие они получаются.
Да. Общие. А третий весной, березы высаживают по дворам, как называется?
Майский день.
Нет, не майский. Религиозный праздник.
В общем, понятно, что были какие-то…
Нет, нет. Троица?
А Троица.
Троица. Вот, троица. Это финстон. Троица.
Я не знаю, я не религиозная, я всяких религиозных праздников не знаю.
Вот, это все справляли.
Вы только читали Библию? А какие-то песни немецкие? В семье тогда пелись?
Пели, пели. Я то сам не… Ну, так, подпеваю, если поют, а чтобы у меня в сознании все.
А семья была какой? Лютеранской?
Лютеранской. Лютеранская, верующая. Вот и сейчас есть баптистские секты, это все смешалось с русскими сегодня, одинаково. Т.е. все равно, это я ничего не признаю. Ну, так еще, поддерживаю стиль лютеранский. Но сам то, конечно, я не верующий.
А какие-то особые рассказы о немецкой истории, о немецкой культуре, о немецких писателях, художниках? Это было или...?
Было, конечно, все было. Но я что-то это не застал. Но, это вы знаете, что было, это иногда было, до войны.
Это просто, может быть, забылось, но было.
Да, осталось это, в памяти. А так-то я учился в русской школе.
А вы были пионером? Ведь вы же учились в советской школе?
Да, конечно. Пионером был.
И как вы относились…
К этому?
Да.
Ну, так, первым. И первым был. Что это? Это ж Иосиф Виссарионович Сталин. Это наш отец. Если меня взяли в трудармию, мы пойдем защищать родину свою. Мы ж не то, что там Германия или что. Что нам эта Германия? Нам наговорили, что это враги, такие и такие. Мы так и относились.
А отец был партийным человеком?
Нет. Отец не был.
А почему? Он не хотел?
Ну, не знаю я по каким обстоятельствам, подробностей не знаю. Отец у меня работал с двадцать… какого года? (вспоминает) С 1929 года работал в Новоград-Волынске, он сам строитель был, отец-то. Работал на военстрое, военвед звали. На строительстве, почти до самой войны. А потом его арестовали.
Отца арестовали?
Да.
А за что? Когда его арестовали?
А за то, что… Тогда сколько ж людей арестовали. Не то слово сказали.
Это в котором году?
Это было, его арестовали в 1939 году.
А, ну все-таки… Все-таки было не так. Итак, до 1939 года отец работал на строительстве, и в 1939 году его арестовали, да? Его арестовали «с концами» (на совсем, не выпустили на свободу) или его выпустили?
С концами.
С концами? А вы не пробовали писать письма в архив, узнавать?
Ну, так как, писали. Ответили, что все. Расстреляли и все.
Расстреляли. И какой приговор там?
Статья такая-то, 58-я.
Ясно.
А потом реабилитировали.
Понятно. Роберт Августович, эти ответы, они есть?
Нету. Сейчас нету у меня.
А они у кого-то их ваших родственников?
Где-то у матери было. И там они… не знаю. Я это не брал ничего.
Но, тем не менее, из разговоров в семье… Мать этим занималась больше, да? Жена отца.
Да.
По ее словам вы знаете, что он был арестован. А когда он был, в каком месяце арестован?
Арестованный в каком месяце? Я не знаю.
Ну, лето, зима была?
Нет, это было осенью. Осенью 1939-го года.
Вам уже было тринадцать лет?
Да.
А как вы к этому отнеслись?
Ну, как? Как обычные дети относятся. Ну, нету отца, все, забрали. А забирали каждого третьего. И немец, и русский.
То есть тогда он был не первым, кого забрали?
Нет! Каждый день ходили по улице. Деревня наша была там сколько? Километра четыре длиной. Деревня большая была. Пригородная. Восемь километров от Новоград-Волынска. И вот машина идет, «черный ворон», и каждый сидит и дрожит, хоть ты турок, хоть ты немец, хоть русский, хоть кто. Брали всех подряд.
Значит, ваше село уже боялось и предчувствовало, что что-то случится?
Конечно. Там же половина поселения осталось без отца, населения всего. Арестовывали всплошную.
А еще такой вопрос. Если арестовывали так много, как относились потом к родственникам, к женам, к детям?
О-о-о! Вот я вам расскажу такой пример. Но это не то что, чтобы… а моего друга. Хульцеп (фамилия неразборчиво) Вильгельма Петровича. Вот. Он умер в прошлом году. Так он здесь вот жил. В 1930 году был выслан. И у него в 1941 году арестовали отца. Вот здесь уже в Яйве. Ну, тоже как забрали. Называлась она 58 статья. Вот там пункт 1-й. Что за… И сегодня отца забрали у него, а он учился в 4 классе тогда. И директор школы утром пришел и сказал: Хульцеп, назвал его, садись на заднюю (а он сидел спереди), садись туда на заднюю парту. Ну, он пошел, сумку свою взял (неразборчиво). И он проучился четвёртый класс до конца. И это было, ну не знаю, там зимой наверно. Где-то четыре месяца, и ни разу его не вызвали! (неразборчиво) Он по национальности эстонец.
А у вас было что-то похожее? У вас?
У нас? Ну, похожего-то не было такого, но все равно я был фашистом.
Это вы так о себе думали? Или это говорили другие дети?
Сплошь и рядом. Любой конфликт: это фашист, говорит. Любой конфликт.
А там только мужчин арестовывали, только отцов или женщин тоже?
И женщин тоже. И женщин.
Всех принципе?
Да. Ну, женщин меньше, конечно. В основном, мужчин.
А вот вы говорили, что в 1930-е годы ваш отец предчувствовал, вы конечно были тогда еще ребенком…
Я вот скажу сейчас. Жили, с Сибири приехали, дом построили, сельское хозяйство как было, и отец занимался сельским хозяйством. Но он сам строителем был. Хоть тогда не высшее образование имел строительное, но какой-то техникум там по строительству. Вот и он уже в этом… в 1930-м, 1929-м году уже предчувствовал, что будет коллективизация. Вот. Коллективизация будет в 1930 году.
А как? Он пошел сам в колхоз? Или как?
Не-ет. Вот я вам и расскажу. Всех – в колхоз. Значит что? Живем мы все единолично. Вот. Все. Тысячи.
У каждого свое хозяйство.
Да. Тысяча жителей живет. Каждый свое хозяйство имеет. Все. Указ, что вот организовываем колхоз. Привозят председателя. Вот. Из ЧК там в то время. Председателя Совета и колхоза. Все подавайте заявление. Ну, там руководящее начальство создается в 10 человек. И все там бригадиры и все… Заявления, все вы должны вступить в колхоз. Свое имущество все сдать. Будет коллективное хозяйство и будем жить все коллективно. Ну, кто свое хозяйство (отдаст)?.. У меня там две коровы, у меня там все… А тут какое-то, ну, как говорили батрак. Живет…
У которого ничего нет…
Все время нищий. Вот. Вот с нами по соседству жил, ну, это подробности…
Говорите, говорите…
Все эти подробности рассказывать… Захорчук Хомар жил с нами. Хом мы его называли. Ну, отец у меня все. У него значит лошадь была. Одна лошадь была. Ну, в хозяйстве себя обеспечивал. (неразборчиво) два была. Ну, и все, полное хозяйство там. Зима придет – кормить нечем. Ну, до того дойдет, что весна придет, жена у него, это я уже очевидец, был уже, понимал тогда. Две палки под брюхо (неразборчиво), и несут к травке. А там же тепло, в марте месяце, уже трава растет, так несут к травке, чтоб попасти ее.
Чтоб выжила…
Они жили бедно, голодные все. Дров никогда у него нету. Дров надо (заготовить), там был этот… ну, лес рядом, панский лес, польский. Паны там занимали раньше территорию. (неразборчиво) один сучок наломает, один раз сварит, и ложится спать. В лаптях, во всем этом. Вот так жили. И он в колхозе… эти сдают вот все, а у него там, куда это лошадь одна, которую прокормить не может. Отец ему говорит, Хомка, ты опять сена не косишь? Ты что? Он говорит: Ой, Август, грече солнце пече. Покос подожде. (смеется) А там уже ждет, ждет (смеется) дожди и все, и сена нет. Опять.
И что? И отец так и не вступил в колхоз?
Нет.
А как?
А он поступил… в этом… в Новоград-Волынске. Он там большой военвед назывался. Строительство…
Военное ведомство.
Военная часть стояла. И он туда на строительство устроился прорабом. Вот и там работал. Пришел 1930 год. 1929-1930 год. Колхоз. Все и потом выселение. Тот, кто не вступает в колхоз, значит, куда, на Урал и в Сибирь. Высылка. Хозяйство отбирают, и за это в вагон и отправили. Это сельскохозяйственники. А если рабочие, это рабочих не касалось. А он (отец) же рабочий был.
То есть в вашей семье было и сельское хозяйство, остальные члены семьи… да?
Да. До 1930 года.
До 1930…
А потом отец ушел работать на производство. А у нас землю отобрали всю кругом, дом оставили, которые есть, туалет был за чертой, оставили там вместе со строительством, с домом, с садом, 15 соток отмерили, колья поставили, все больше не имеете права (на имущество). Никаких.
А отец работал строителем, у него было какое-то образование?
Да. Строительное было.
Он его получал уже потом в 1930-е годы?
Не-ет. До этого, до этого. Он еще молодым был. Это, ну, в 20 лет или сколько. Ну, учился, я там не знаю, или это техникум был…
Он из крестьянской семьи, но он всю школу прошел и техникум?
Да.
А вы вот в 26 лет, потом вы в школу пошли, да?
Да.
А потом война?
Потом война.
В Эстонии 1933-34 года, если помните, был голод…
Голод, голод. О-о-о-о! Ну, дак как я не помню, если я сам ходил. И память осталась вот на ноге, вон палец чуть не отбил…
И запомнилось?
А как же! Трупья (трупы) лежали в сплошную по дороге, и везде, и в городе. В 1933 году. Сплошной голод, нигде ничего. Ну, минуло нашу семью, все таки мы жили как говорится зажиточно. И золотишко было. А тогда голод был, ничего не было нигде. Ни хлеба. В очередях стояли, ну, за хлебом. Кукурузный хлеб там продавали… Давали по одной булке. По четыре, по трое-четверо суток стояли. Очередя там были такие… Падали и с голоду, и все. И рядом везде трактиры. И за границей. И немецкие трактиры, австрийские там вот эти все, золото собирали. Спрашивали: есть кольцо? Сдала – мешок муки получи. И все. Это разрешалось. Мать, которое (у нас) золото было, ну, часы там и это… И серьги всякие, и кольца, вот это все, все золотишко им отдаст, все. Вот и так мы 1933 год прожили.
А сколько времени это длилось вообще?
Ну-у, 1933 год полностью, потом еще полгода.
То есть полтора года в принципе есть нечего было?
Конечно, нет.
А почему был голод? Это была засуха?
Я вам скажу почему. Колхоз организовали в 1930 году. Объявили, что коллективное хозяйство только, единоличное…
Нельзя…
Полностью ликвидировать. Вот вы единоличник – налогами вас так обложат. Один налог принесут, обложили, выплатили. Второй принесут. Выплатили второй. Третий. Если третий не выплатил, забрали вас и выслали вон в Сибирь. Вот так было. И сказали ликвидировать всех лошадей, которые были. Все ликвидировали. Признали там какую-то болезнь. Ну, животных. Пристреливали. Выкапывали ямы большие. Ставили…
Животных?
Животных. Да. Всех лошадей. Что у них, значит, заразные болезни. Расстреляли. Облили там керосином и этим всем, чтоб люди не брали там мясо или чего, и закапывали. Вот. Пришла весна – сеять надо. Нечем. Прислали там эти трактора. «Фарзоны». Потом ХТЗ, тракторы уже наши, с харьковского завода. «Фарзон» – это американская техника. Привезли, ну, колесные эти трактора. Знаете может или не знаете… Сейчас вот в Белоруссии. Эти трактора. Но они там маломощные были, конструкция там такая. Никто не обученный, никто ничего не знает. Поехал - перевернулся трактор. А там же это место не то, что ровное, всякие. Перевернулся и залил маслом барабан. Все. Посевная закончилась – ничего не посеяли. А единоличного нету ничего. Все в колхоз. Так организовывали. Вот и голод.
А как вы пережили голод?
Способами какими. Траву там ели. Что все с себя – продали, все что есть золотые вещи, которые были, что, ну, я про свою семью говорю. Что мать там сдаст кольцо золотое с руки – мешок муки первосортной. Золото собирали, заграничные (магазины) – им видимо разрешалось. Называлися «Торгсины».
Торговые синдикаты?
Да. Вот. Собирали все золото. На золото все можно было купить. Вот мешок муки возьмет, так там с травами, со всем. Ну, вот так вот переживали. Выживали.
А потом государство как-то закупало и раздавало зерно? И в 1935 году все-таки как-то смогли посеять и…
Да. В 1934 году уже там, ну, немножко обучили людей тракторам. И начали там все вручную, и лошадей где-то там пригнали. И все.
Чтоб сеять…
Да, да. Чтоб хоть посеять как-то. Ну, вот так вот мы ходили… Там нитоко что (ничего никто сделать не мог)… Там 1933 год, 1934 год было все... Человек и люди не доедали, умирали. Если дети есть в семье, там четверо детей или…
Вы не помните, сколько человек умерло в вашем поселке?
В нашем? Да, ну, откуда я помню. Там тысячи, тысячи.
Вы родились в 1926, вы были не первый. В вашей семье все выжили?
В нашей семье да…
А у Хомки были дети? У этого-то вот у бедняка-то? Батрака?
Конечно, были.
Они выжили?
Половина их умерло. У него было четверо детей, и двое, вот я знаю, что умерло. Ну, сплошные… Вот идешь. Вот мы в город идем, с матерью пойдет, там хлеб... эээ… продавали хлеб в ларьках, но в очередях, люди по 4 суток стояли. Там очереди были такие, что… по 300-400 метров стоишь. Сегодня не получишь, (то тогда только) завтра. Вот булку хлеба давали одному человеку. Мы с матерью ходили туда. Тут смотришь: там труп лежит, там труп лежит, там труп лежит.
А даже не хоронили?
Не успевали собирать. Схороняли. Но не успевали собирать просто.
Столько людей умирали, что не успевали их хоронить?
Да, да, да. Да. Вот и жизнь прошла. Ну, хорошо. Все это было. Дожили до 1938 года. 1938 год. Уже хороший урожай. Уже машины в колхозах. Есть полуторатонные. Вот. Полуторка называлась. Потом значит ЗИС-5. Самая сильная машина. Сталинского завода. (смеется)
Ага. Завод имени Сталина. Да?
Да. Вот. Машину уже. Уже в этом селе, вот где я жил, уже закупили, значит, в колхозы, сколько, шесть машин. Было что возить. На машинах стали ездить. Ну, лошадей там уже развели. Посеяли. И потом урожай хороший. И все. И жизнь пошла с песней. Даже самые бедные люди, они быстро, как говорит это, восстанавливается. Ну, и стали жить. Все нормально. 1938 год, 1939 год. В 1939 год настает несчастье. Ну-у-у, для моей национальности.
А вы помните, когда начались всякие аресты?
Да, уже в 1937-м или позже?
Да. В 1937 году. Аресты…
А вы помните, в какое время года? В начале 1937-го?
А там нету. Там началось с 1936 года уже. В конце 1936-го. Да. А в 1937ом – массовое, массовое, массовое.
А фамилии не помните, никого из знакомых? Вот фамилии людей, которые в вашем поселке, вот так же отцы были забраны…
Ну, как не помню. Рядом жил. У нас этот учитель. Вот. Он учитель. И сын учителя. Вот. Фамилия у него Захарчук. Вот. Звали его Трофим. Вот и все. Сосед. Хороший сосед был. Образованный человек. Все школы, школы. Селение потому что большое. И сын закончил там эту, ну как тогда называлось высшее это образование. Получил (профессию) учителя. Не в 1937, а в 1935 году сын уже закончил. Вот они и работали в школе. Хорошие люди. Уважаемые люди были. На все село. Вот. Учитель… Пришли, ночью арестовали и все.
Обоих?
Да. Обоих. И сына, и это… вот соседа. Дальше сосед по фамилии Козел. На украинском. Жил он подальше там.
Какие группы людей арестовывали? В 1936 году это были другие люди, чем в 1938-м?
Нет. Я так скажу. Это безнациональная принадлежность. Не было, что ты немец, вот тебе… Или ты украинец…
А вот интеллигенция, или ты рабочий, или ты крестьянин?
И рабочий, и крестьянин – любой.
Это все равно? Всех?
Все равно.
А все боялись?
Все боялись как огня. Ну, это и делалось для того, чтобы народ молчал, не говорил ничего. Вот я сейчас с вами…
Вы говорили друг с другом в семье?
Да. Я вам скажу, что вот (если) вы раз сосед мой, (то) я уже боялся говорить, я уже в вас не верю. Что вы завтра пойдете и скажете.
Значит, все боялись, что другой донесет?
Да. Друг друга боялись. Хотя раньше-то и было что там, ну, все откровенно… Мы с вами сейчас разговариваем обо всем. А тогда уже боялся. Уже сосед соседу не говорил. Для этого и делалось. Чтоб людей…
А в вашей семье, все равно хотя бы внутри семьи это как-то обсуждалось?
Конечно. Конечно, обсуждалось.
А вот мама, допустим, у нее были какие-то версии, кто это мог, почему это могли? Из-за того, что он более или менее зарабатывал, да, ваш отец?
Нет. Нет. Не то, что он зарабатывал. Они знали, что нельзя слово сказать лишнего нигде. Ни про что. Ты должен молчать. Ты даже не будешь против власти, что-то (против неё) скажешь. А ты просто так много говоришь, общаешься… И к тебе приедут и заберут. Потому что каждый день, как только ночь придет, в 12 часов приезжает «Черный ворон». Еще сажали там много. Говорили, что там (камера) на 18 человек. Ну, и там работает НКВД. Вот председатель, ну, колхоза и сельского совета. Но они говорили, что у них там норма была. План был. Что столько-то, столько-то людей должны посадить. И всех туда – на север.
А вы помните какие-нибудь случаи доносов?
Доносов?
Вы знаете о ком-то, кто…
Конечно. Как. Доносы… Вот я вам скажу, что… Ну, какой пример вам привести… (думает) Эстонцы. Семья. Пять человек. Ну, здесь на Урале. Вот. Начисто. Три сына и отец с матерью. Вот и сидит один. Ну, все они спецпереселенцы. Тут же все сидели. Тут ни одного человека нет, который бы ни высланный был или чего... Вот проживали. Здесь. В этой территории. Ни одного нету (свободного). Ну там в деревнях там при царе высланные еще. Сбежали от натиска. Что сюда вот поселилися в эти деревни. Вот возьмите эту река Яйва, вот она, на плакате. Она протяженностью 360 км. Все от Камы и до верховьев там до ручейка. Ну, и поселялися люди. Сбегали и поселялись. В деревнях. Остальное вот здесь… ну, и тут… деревня от деревни, мало ли людей было, до войны. А в войну выслали всех. Те, которые были, значит, в плену, репатриированные, чуть что-то замаранное, в плену были... Все, все, вот здесь все это засланые (высланные).
Был такой случай, про эту семью. Сидят и разговаривают. Ой, да так плохо, не знаешь что это, власть там, то, се… Ну, и брат один сидит. Десять человек, все, ну, как, в лесу, а один из них смеется: «подождите, – говорит, – красная чесаловка придет, так разберется с вами быстро». На второй день (его) уже забрали. Пришли, да…
Значит, один из ребят…
Один из них – это стукач, как говорили, заложник.
Т.е. внутри самой семьи это даже могло быть?
Да. Ну, вот, и десять лет. На Колыму выслали. Тут тоже как ссылка. Так отсюда, на Колыму, туда.
А у вас есть какое-то представление, зачем это было? Из-за того, что люди хотели имущество других людей или было это из-за того, что они боялись власти и думали, что если они доносят, им лучше станет? Или какие вы можете назвать причины?
Зачем они это делали?
Я вам скажу, что эти люди, они подчинялись НКВД. А НКВД содержало власть. Я, в молодости то этого не понимал, а теперь то я понимаю, для чего это все делалось, все эти годы. Чтобы власть удержать. Это делал Сталин. Чтоб железную власть удержать. У нас же люди все равно (не сопротивлялись), с этой властью, которая была в те времена. Она бы (иначе) никак не удержалась.
Угу.
Не удержалась. Это все шло сверху.
Но, вопрос. Доносы – это не написал Сталин, а написали там люди…
Люди там, подчиненность сюда, вниз идет.
А почему они подчинялись? Им за это хорошо платили?
Ничего им не платили.
Или они считали, что если они напишут, то они себя выгородят, что это будет безопасно?
Да. Совершенно правильно. Они там ничего не писали, только пришел, сказал. А в каждом селении был работник НКВД. В каждом селении. Все, где (бы не было), хоть маленькое, хоть большое, все закрепленное. У начальника НКВД было задание, что людей, там, надо село расслаивать. На этой почве все усвоено там, которые сейчас не знают, как удержать власть, эти территории. Тогда ж это все легко было. Берия там все. Железное…
Вы думаете, что это был личный контроль власти перед страной?
Да.
Кто, где… Уши везде есть.
А вы знаете, кто из этих людей из села были из НКВД? Или просто там…
Да, вообще кто энкавэдэшник или не знали?
Как нет? Он открыто ходил.
Открыто ходил?
Да, ты что! Он ходил, в форме такой.
Но у него ведь были, скажем так, помощники, ведь стукачи, они же как правило…
Ну, эти стукачи уже набранные.
Из самих семей?
Да.
Из обычных жителей?
Вот, не то что… Мы ж были, нас… Я не дорассказал про свое, потом до конца я вам еще расскажу. Я не знаю, что как это… ну, оставим немножко. Вот такой вот случай со мной. Как я в трудармию попал и почему здесь живу до сих пор здесь.
Начну. В 1942 году 5 декабря, не 5 декабря, а 5 ноября, посылают повестку с военкомата, что вы призываетесь в трудармию. Работать для фронта. Так и было написано. Ну, все тут. Все, пришел, повестку получил, чтоб за пять дней, чтобы были готовы. Начали готовиться, повестку получили, пришли все. Повезли нас. Собрали с нашего села, уже в Казахстане.
Когда?
В 1942 году.
А вы переехали в Казахстан?
В Казахстан, с Украины.
А когда вы переехали?
В 1939 году.
После (ареста) отца?
После отца, да.
А зачем мать (именно туда) переехала?
А у нее сестры жили.
В Казахстане?
Вы должны были или просто матери было трудно одной?
Нет, матери было трудно. Там жить осталась одна она, а сестры, они были высланы в 1936 году еще.
А, еще сестры были высланы?
В 1936 году, да, высланные были. А нас оставили там, не выслали.
А сестер выслали тоже в связи с тем, что они немцы были?
Да, что немцы. Тогда высылали, в 1936 году целину осваивать немцев, поляков, те, которые принадлежали на Украине… к полякам.
А вас не тронули?
Да, нас не тронули. Мы остались там. В 1939 году мы переехали в этот…
В Казахстан.
Там и жили. Вот, в Казахстане 1939, 1940, 1941 – война. В 1942 году в ноябре месяце мне 16 лет исполнилось, в трудармию взяли. Ну и в трудармию, значит, взяли, привезли нас сюда. И до Яйвы. 600 человек, 650. И 350 человек нас этапом гнали, это 70 километров, в Долгое. Поселок так назывался.
То есть вы жили в Долгом?
Долгое. Вот и на лесозаготовки. Ну, и там что, работали на лесозаготовках все. И там, среди нас, было 350 человек. Все мы одинаковые. Ну, возраста там разные были. Ну, там были и румыны, и украинцы, западная Украина. Вот эти в трудармии были с нами все, работали. И то…
Были свои осведомители.
Были стукачи. Которые слушали.
Между трудармейцами…
Да, да, да. Находились тоже.
А вы знали, кто это?
Ну, как не… Ну, так не знали…
Догадывались…
Догадывались, да. Что такой есть. Раз, придут и забрали.
А забирали?
Забирали. Ну, не много, человек двадцать, наверное, из наших, из 350.
Разве это немного?
Человек двадцать, забирали.
Еще вопрос. Как вас увезли из Казахстана в трудармию, как это произошло? Они там, энкавэдэшник пришел и сказал: «вот ты, в трудармию»? Или что?
Нет, повестка.
Нет, нет. Там военкомат. Там военкомат. Так, культурно все.
Культурно призывали?
Ку-у-льтурно, а как же. Вот, призывается, Родина требует.
А у вас было ощущение, что товарищи идут на фронт, а что я иду, как бы на другой фронт.
Да, вот, а как же?
Вы добровольно?
Патриотизм.
Вы добровольно ходили в трудармию?
Там не было выбора.
Там обязанности были. Нет, не добровольно.
Внутреннего сопротивления не было.
Не было, вы что, наоборот, что защищать родину. Я ж тогда не знал, что такое еще. 16 лет, знаете, что молодой человек и все.
А в Долгом (не было) сыпного тифа эпидемий у вас…
Вот я вам это и хочу сейчас рассказать. Живем в 1942 году, привезли нас, поселили в домики. Одели нас.
Одели?
Да. Одели, конечно. Дали нам форму, там, и все, ватные брюки дали.
Валенки?
Нет. Валенки-лапти.
Лапти? Зимой?
Да, зимой.
А как ходили, ведь холодно?
Ну, а как. Портянки…
Портянок много?
Портянок обмотаешь, и все. Сеном обмотаешь, пойдешь на конный двор, так где-то сена достанешь. Сеном и портянками. Все обмотаешь, ну, и тепло. Ну, и вот. Кормили нас. Значит что? Режим работы 12 часов, рабочий день считался, но, пешком надо было ходить пять километров, это учитывалось в это.
То есть час идете, десять работаете и час обратно, да?
Да. Утром столовая. Утром подъем, в 6 часов утра, зимой, представляете? Если в 10 часов рассветает, (но ещё) темно. И идешь в столовую. Там уже приготовлено все, пришли. Паек, который полагался нам, съедаешь, а паек то такой был: 600 грамм хлеба, а хлеб на половину с картошкой или с примесями, или со свеклой, или с брюквой, с печеной такой, ну, вот такой вот кусочек. 600 грамм на день. И суп, назывался, если попадет мороженая картошина одна, ну, тебе в порцию, так рад не знаешь как.
А как? Это вообще была вода, суп? Или лук там был, все?
Да ну, там лук? Какой там лук! Брюква там одна, истерут, чтоб бульон такой был, и светлый совсем. А если попадет одна мороженая картошка, так это хорошо. Вот, там женщины то работали в столовой, чистить картошку на 300 человек, много ж надо. На мороз выставят картошку, она замерзнет, потом горячей водой обольют, помешают, шкурка слезла и все, туда в котел.
Ну, почему? Вы думаете, они так специально делали? Им было лень чистить? Так ведь жалели же, наверно, у них такие же мальчишки, у них такие же сыновья?
Да ну, жалели!? Жалели бы, так чистили. А то ж не чистят. Картошка ведь крупная, ну тут набрали-то, картошка была. А дело идет. Чтоб только не делать ее, это на 300 человек начистить. Ну, и все вот так.
А мясное хоть какое-то было?
Мясное?
Да.
Ну, полагалось 75 грамм мяса на день. Ну, если вот там вечером придешь и все. Во-о-от такой кусочек (показывает) То косточка попадется, или еще что-нибудь. Ну, и масло. Ну, паек-то был. Хоть он был паек, назывался 3-ей категории. Первую категорию получал солдат.
Это самая лучшая первая?
Да. Первая. Ну, третья категория. По третьей категории – это там Микоян составлял эти все… рационы. Ну, это самая последняя. Ну, вот там мяса 75 грамм. Поваров-то было наверно человек 50. Всех их.
Пятьдесят?
Ну, а как же? Обслуга вся. Потому что все это приготовить надо на 350 человек. А каждый же идет с сумкой.
То есть растаскивали?
Растаскивали. А нам то попадало…
Что останется.
И уже в 1943 году, весной – эпидемия, тиф. И пошло!
А вообще, когда началась эта эпидемия, был какой-то медицинский пункт, изолятор?
Был.
Был? Т.е. до этого болели? Какой-то врач на 350 человек?
Да, да. Из наших врач.
А! Из молодых людей?
Коп Иван Петрович, такой был, знаменитый врач. Был у нас.
Были у нас люди какие? До 55 лет, брали же в трудармию. Был Бриль Иван Петрович, директор спиртзавода новосибирского, работал на спиртзаводе. Был Рынос Иван Августович, ну, он Рынос-Прибылов, у него двойная фамилия. По жене Прибылов был, тире Рынос, немецкая его фамилия, а там Прибылов. Прокурор города Новосибирск. Работал. Всех вычищали.
Вот, смотрите, 350 человек. Можно ли, хотя бы приблизительно, сколько было молодежи, а сколько людей постарше? Вот, вы говорите, что 55 лет даже было.
Из этих 355 человек, 100 человек было возраста 30, те, которые были в действующей армии, было же тоже много немцев были. Вот их с армии, с действующей армии, с передовых фронтов сняли и тоже в трудармию, с нами были. В обмундированиях, в шинелях, во всем, в этих военных формах. И сюда их тоже.
То есть около 100 человек, а тех 250, т.е...
650 которые в Яйву прибыли, эшелон был, смешанные все. Сейчас из пожилых людей 155, которых я помню, те умерли, те не дожили до этого. Молодежь, и молодежь выжила только крепкая. А те – все там остались. Тиф был. Ну, вот, я вам нисколько не вру, знают же все, что начался тиф весной, ну, от питания и все… На работу то ходили, там хоть баня была, в баню ходили. Но мы как были, я лично, 18 человек в домике маленьком. Как здесь.
В бараке.
Нет, не бараки, домики деревянные были. Это поселенцы жили, кулаки с 1930-х годов там.
А! Ну-ну-ну.
Но это все там освободили. И вот нас… Построить двухэтажные нары, кругом поставить. В середине стоит русская печь, глинобитная еще. Из кирпича сделанная, глинобитная называется, вы видели ее. Русская печь, вроде. И топилась, ну, дровами, дрова то были, прямо что в лесу заготовим. Так там проработали месяц, овшивились все. Вшей, сами того. Все (люди) похудали. А вши то вот такие были. С работы приходишь, всю одежду снимаешь нижнюю, в первую очередь вшей жаришь. Русская печь, нас 18 человек, вот мы двое, получалось так. Так вот, на этой печи вот такой вот слой вшей натрясем, ну я вам говорю, что трещит только, вот, сколько вшей было. А потом после этих вшей, после этих условий, тиф.
Так, слушайте, а нельзя было побриться? Нельзя было чего-то как-то предпринять?
Да где там побриться? Где там, что там предпринять? Если 12 часов находишься на работе и пешком идешь 5 километров, это все… Там пока эту баланду получишь, пока накормят. Придешь домой в 11 часов вечера.
Все понятно.
Там только лег, уже утром надо в 6 часов. А если ты не успел, там поесть эту баланду, хотя надо было, выгонят тебя и пошел на работу. Вот. А там в баню! В баню то сил нету, чтоб помыться. Ну и что? И после этого все пошло – мор. Вот из 350 человек, значит, 100 человек умерли. И как умерли? Вот по этим по домикам каждый день на лошади объезжают, на лошади объезжают, трупы собирают, те, которые в домиках. А общий стационар то был еще на берегу реки…
А больных, если молодой человек заболевал, он все равно оставался в домике? (неразборчиво)
Всех не могли переработать. Был специально, был барак большой такой, назывался он стационар. Туда ложили всех этих тифозников там, насобирали.
Их стало так много?
На 70 человек, сплошной. Сплошной был. И эти трупы, там внизу, складывали в штабель. И в марте месяце, тепло уже стало, в штабель сложили, большой штабель лежал. Ну, как, все из домиков свозят и тут выносили с этого стационара. Ну, 100 человек там наложили. И заставили копать нас, я сам участвовал, могилу братскую выкопать.
Вы сами копали?
Да, лопатой и все. Вот, расскажу как копал. Значит, это… ну, от этого вот поселка, где-то километр, сделали эту братскую могилу. Мы еще хотели с этим… тут Петр Афанасьевич жил, музеем хотел заниматься. Хотели там мемориал поставить.
Вы вспомните, где было это место?
Сейчас там уже не найдешь. Там уже деревья такие выросли, все…
Там ни каких камней, чтоб особенных нету?
Собирались все идти, а видите. Его парализовало, сейчас все, у нас самого главного организатора этого, Петра Афонасьевича.
Да, мы поняли.
Литвиненко.
А это все по Долгой? Да.
Да. По Долгой.
То есть мы проплывать когда будем Яйву, мы не сможем туда идти, потому что там надо от Яйвы то еще ведь пешком идти? По Ульвичу?
Да, да. По Ульвичу вверх.
Километров сколько?
Восемнадцать.
Восемнадцать?
Да, да.
Это тяжело. Наверное, не пойдем, тем более там все заросло.
Там все заросло, конечно.
Да?
Все там заросло. Ну, а так по речке, по реке то, на лодке. Где на лодке проедешь, где на себе на перекатах протянешь. И едешь до Голубка, выйдите.
Я, может быть забегаю вперед, а вот этот вот спецпоселок Долгое. Он, вообще, поселок Долгое, он до какого срока существовал?
Он существовал где-то до.. до-до-до-до-до-до-до…
До 1970-х?
Да, до 1970-го года.
А кто там работал?
Ну, вот уже после того, как оттуда…
Работали немцы работали, нас туда…
Те, которые остались?
Мы. Да, те, которые остались. Мы. Вот я остался, там 50 человек нас осталось уже, самые последние выехали. Но я хочу рассказать про это то, закончить, что с этим тифом, что как было, что как я братскую могилу эту копал и как закапывали. Нас поставили 16 человек, в марте месяце морозы еще. Морозы были тогда до 30 градусов, морозы были в марте месяце. Поставили. Идем 18 человек. Все ж слабые, не то что, как сейчас там что это… Что еле сами…
(конец стороны)
Ну, и все. И уходим домой. Против нас стоял. Думаю пошли, утром пришли, снова замерзло вот на столько. Вот и долбали мы там месяц, копали эти братские могилы.
А кострами не пробовали?
А?
Кострами не пробовали?
Да как не пробовали! Все там применяли. Костер, там, дровами этими натопишь... Слабые, еле-еле ходим, как мухи.
Понятно.
Голодные все. Ну, факт то, что вырыли, яму глубиной, наверно, метров 15 в длину и в ширину, наверно, метров 6. Такую канаву вырыли. Могилу.
А глубина?
Ну, в глубину метра полтора.
А кто сказал вам эту яму делать?
А как? Начальник.
Начальник ИТК?
Начальник, конечно.
Кто у вас начальником был?
Начальник – Васев Устин Алексеевич.
А это, который, говорят, издевался?
Да.
Как его имя и отчество?
Васев Устин Алексеевич.
Васев?
Васев.
Ва-се-в Устин Алексеевич.
Устин.
Устин.
Он еще жив?
Нет! Умер.
Говорят, он тоже из раскулаченных был?
Нет, он здешний житель был. Деревни Горшково, если пойдете, так там еще что-то осталось от Горшково.
Горшково?
Да. Потом Верх-Яйва, Ерзовки… Горшково.
И сколько, вы говорите, вы рыли эту могилу большую?
Ну, сколько? За месяц.
За месяц?
Да! (смеется)
Вы месяц рыли могилу? И после этого вы…
После этого, там же уже стали пахнуть трупы все, лежат, заштабелеваные все. Вот и заставили нас возить. Пару лошадей взяли.
Подводы?
Ну. Да. Нет, на санях еще. Еще снег был, ну уже растаяло, в апреле месяце. Тут еще снег. Вот и возили туда. Завезли, ну, и закопали.
Сколько, примерно, по вашим прикидкам, там, в братской могиле?
Ну, говорили, я, конечно, не знаю, не считал, говорили, что 100 человек.
Возили вы и еще одна подвода?
Нет, я не возил, только я копал и это… и закапывал. А возили, ну там другие два парня было. Поедут, положат, сколько на сани то, четыре-пять человек, обвяжут – повезли, там сбросили. А там укладывали в штабель.
Март-апрель 1943 года. Это самые тяжелые году.
Да. Самые тяжелые годы. Ну, еще и закопали. И что? А потом, летом там запах стал, все. Потом ходили еще, вот я сам лично, и землей закапывали.
Холм какой-то делали?
Да, да.
Насыпь.
Насыпь сделали, потому что там…
Потому что глубина то ямы небольшая, полтора метра была.
Да, да, да.
А это на территории, как бы, кладбище было, или что там?
Нет, нет, нет. Это просто отметили. Там лог такой проходил и над логом, так нам еще сказали, что далеко. Так начальник приказал, поставил кол: «вот там вот будете рыть могилу». И все. (неразборчиво)
А братскую могилу сделали, там что-то, я не знаю, какой-то знак поставили, что здесь могила?
Никакого там знака нет, там просто холм был, там вот жили и все. После этого я там не бывал, там уже сейчас деревья выросли. Это же 1943 год. Это уже видите, 60 лет прошло.
Если запах, так там, наверняка животные приходили?
Наверное, что там. Волки же были. В то время то волков не было, но потом были.
Людей то как, кстати закапывали? В нижнем белье или одетые они были?
В чем кто есть, в спецовках. Да.
Кто как умер. Не раздевали уже.
Думаете что там, переодевали что ли?
Нет. Часто такое бывало, что снимали одежду, которую потом могли отдавать другим, чтобы использовать. Но такого не было?
Не было, да. Потому что там все рваное, дранье было…
Да и после тифа оно же, одежда она…
Да, конечно, там ничего хорошего не было. Ну, вот и все. И в этом заканчивается это все. Я заканчиваю свое, там девчата уже домой собираются…
А можно еще несколько слов про этого начальника.
Про этого начальника? Хорошо. Вот он работал, а этот прокурор был, Римос…
Ну, может продолжим на улице?
Ну, да, конечно, пошли.
Давайте, на скамеечку.
(разрыв записи)
Еще жив бывший спецкомендант Яйвы…
Осипов.
Осипов. А вы не знаете, где он живет?
Знаю.
Знаете?
В моем доме.
В вашем доме? А он как, согласится, если мы придем с ним поговорить?
Почему не согласится. Да, можете спросить.
Он за линией жил раньше.
За линией. В нашем доме, там ему квартиру дали.
А вы с ним как, общаетесь?
Ну, как не общаемся. Увидимся: «здравствуй»
А, вообще, какие отношения были, сейчас?
Нет, а я к нему ни какие претензии не имею. Он исполнял свою службу. Как поставили нас под комендатуру.
Говорят неизвестно ничего, т.е. он так, нормально, как бы, относился.
Нормально.
А вот…
Про Васева…
А-а, про Васева, да?
Ну, давайте присядем, присядем. Вот здесь можно присесть.
(разрыв в записи)
Что (при нём) тиф этот стал.
Это все при нем, при Васеве?
А-а, при нем. Продукты там разворовывались все, это тоже еще скажу. Значит что, в 1943 году, в мае месяце приезжает комиссия. Этот, стоял, говорил, прокурор Рынос Иван Августович.
Рынос ли Ринос?
Ры-ынос тире Прибылов, по жене, русская у него фамилия была, а у него немецкая фамилия Рынос. Он, значит, написал жалобу в Москву.
На этого, Васева.
Про Васева. Написал жалобу в Москву, что так и так, так все описал. И вдруг, уже в мае месяце, в мае месяце приезжает комиссия полно обследовать все. Сколько человек, там, значит, все, тифом померло и условия все какие созданы, проверили это все. Вшивость. И все равно, комиссия сработала. И его, значит, что, с работы сняли. Этого Васева. После этого. Сейчас в столовой (мы) стали получать свой рацион, паек, который положен, изменилось, ну, как для нас в то время, как небо с землей. Стали получать мясо. Удивились все. Его сняли с работы и потом сделали у него обыск, в квартире где он жил.
У него?
Да. И оттуда, значит, на лошади вывезли яичного порошка 15 ящиков, яичный порошок, потому что продукты то были все американские.
Понятно.
Да шпроты там давали, ну, вместо мяса американские шпроты. Тоже где-то ящиков 15. И сахар и все, все, все. Все вывезли и перевезли, ну, в кладовую, в столовую вывезли. И жизнь наша изменилась в лучшую сторону.
А вы вспомните, откуда этот Васев, он из крестьян? Бывший кулак был?
Нет. Местный житель, уральский.
Местный житель?
Да. Деревня у него от этого… 12 километров, от Долгой. Деревня Горшково.
12 километров от Долгой?
Да.
Деревня Горшково.
Гаршкова.
Горшково.
Горшково. Не гаршки, а горш.
А! Горшково.
Да, да, да.
Вот. Ну, и все. И жизнь, значит, изменилася. Ну, у этого Васева, так что… Сын у него работал секретарем… ну, закончил…
Партийным секретарем.
Сын Павладий Устинович. Уже его сын. Закончил уральский лесотехнический институт, факультет ЛИФ, лесной промышленности. И потом он стал работать… Вот здесь работал в леспромхозе инженером, а потом перевели его первым секретарем… с соликамского бумкомбината. Там он работал. И там работали немцы. Все эти трудармейцы, все это подросло, процентов 30 всего было. Но они про это знали, а у него отец на сплаву, работали когда. Так раздевал догола, заставлял раздеть догола охранников там этих и на комары.
Это он сам, это Васев?
Сам этот Васев, это отец. Этого сына.
Это еще когда…
Сын как относится к этим?
А?
Сын как относится к этим?
Сын, ну что, он закончил… Я бы ничего о нем не сказал, что о нем плохое. Потому что я сам…
О сыне или о отце?
О сыне. Я бы ничего бы не сказал, потому что я вместе с ним работал. Я уже, я потом… Я 20 лет отработал начальником участка, тоже уже потом. И он работал в производственном отделе у нас здесь, ну, в хорошем отношении всегда был. Сын. А дочь у него, Маргарита Устиновна, и сейчас здесь живет. Тоже работала в производственном отделе. Вместе работали мы. И я работал в производственном отделе, и она. Ничего плохого не могу сказать. А он такой изверг был.
А, скажите пожалуйста, кроме этого Васева были еще другие охранники? Там у вас.
Конечно.
Там был.
То есть на вышках были…
Нет, нет. Там никаких вышек у нас не было.
Не было?
Это только здесь, в Яйве было.
А в Яйве! А в Долгом не было?
Тут в Яйве зона была…
Зона была, да.
Где зоны, где лагеря были раньше, туда заселяли нас.
А вы вспомните, сколько у вас было охранников?
Охранников?
Ага.
Да у нас какие там охранники были? Ну, два человека было.
То есть комендант и еще двое?
Да.
Тогда они как что, милиционеры считались?
Они считались как милиционеры. Фронтовики там они, инвалиды там. Вот были, вот.
А отношения между рабочими и вот этими милиционерами были нормальные?
И второй мой вопрос…
Нормальные. Они сами знали…
(с азартом, очень громко говорит в микрофон диктофона)По-человечески!
Да, ну, по-человечески, так.
Надо же было как-то, да, по-человечески.
Относились. Ну, были изверги, вот как этот начальник…
Он был скорее исключением, да? В Долгом. А все остальные варианты были все-таки более нормальными?
Вспомните, уровень жизни, их, охранников, они жили с вами там, или у них были отдельные бараки?
Зачем? У них отдельный домик был, там и все… И в столовой их отдельно кормили, свой рацион…
Лучше кормили?
Конечно, что вы.
Они там были с семьями?
Нет. Нет.
Там были одни мужчины, женщин не было у вас?
Ну, женщины были, в столовой работали, в столовой все.
В столовой женщины работали?
Да.
А сколько?
И техничками женщины работали, убирали там, женщины.
А сколько женщин?
Человек, наверное, 30 было женщин. С деревень все, девчата.
30? Которые там работали, вольнонаемные?
И общежития у них были отдельные, и домики были отдельно. В таком возрасте, вот как вы. Все были. Местные. Местные.
Можете немножко сказать о них?
Ну, а что они?
Ну, образование их?
Деревенские девочки, да? Деревенские женщины, наверное?
Обыкновенные простые деревенские девочки. Там нас представляли, что вы немцы фашисты, там, или что… Они пришли, посмотрели, ну, разговариваем, мы все по-русски разговариваем. Молодежь там ничего, а потом все…
А вот такой вопрос. Вот смотрите, вы разговаривали по-немецки? Наверное во время войны никто из вас не говорил по-немецки?
Нет. Там не говорили между собой. Ну, нет, были. В общежитии немцы-поволжцы. В Поволжье были немцы, которые русский язык не знали. Немец Поволжья.
А! Но, в основном, наверное, как-то сразу расхотелось, да, говорить по-немецки во время войны?
Ну, конечно, там не то что во время войны, вообще, где говорить? Не было. Придешь в гостинице, я уж потом стал работать, в Москву ездил, везде ж ездил. Фамилия Янке. Что за фамилия, откуда? Роберт, да еще и Августович. Это немец.
Да. А когда это прошло? Это долго было?
Ну, это долго. Это вот до… до 1990 года.
Понятно. А…
Как-то скрывали национальность. Что я…
А в паспорте что? Немец?
Немец.
Еще обратно, там, охранниками… Вот они местные жители или…
Нет. Нет. Это были…
Их назначали, посылали, да откуда-то?
Посылали, да. Потому что инвалидов на фронт не брали, а вот…
А они были там инвалидами, охранники?
Ну, да, инвалиды.
То есть те, кто с войны, с фронта пришли с увечьями и…
А сколько их лет было?
Они были старше, эти милиционеры?
Старше. Мы были, нам было… сколько там, 18 лет, 19. А им было лет под 30.
Угу. 30.
Лет под 30. Вот Осипов вот этот, он тоже был ведь милиционер, от тоже на фронте был.
А такой личный вопрос. Вот у вас был очень длинный рабочий день, но все-таки, вы все были молодыми парнями. У вас работали молодые крестьянские девушки. Любовь то была?
Безусловно. А как же. Вы, потом уже, знаете, война когда кончилась, еще не кончилась война, уже в 1944 году, к концу, когда этих, ну…
Начали теснить.
Фронт победил. Притеснять как пошли там, все до нас все открылось. Уже стали послабления, все. А вы знаете, что способности у людей у всяких, в любом обществе есть. У нас и появилась и гармонь, появилась и балалайка. У нас появилась гитара. У нас флейта.
Это вот в 1944 году?
Да, да, да.
Флейта? А все умели кто-то на чем-то играть? Да? Многие умели?
Все имели, да. Играть. И у нас такая самодеятельность потом организовалась, что на областном уровне. Ну, уже потом. Потом. Дальше.
А вот даже по поводу музыки…
Мы же женилисья все на девчонках. Вот я женился в 22 года. Жене тоже 22 года.
С женой, которая там работала, в вашем, там…
Это тут в Яйве я ее…
Вы здесь ее встретили, да?
Здесь встретил ее.
А там какие-то браки, какие-то семьи сложились?
Сложилися, да. Есть. Вот Сторгребер был там, Баудэр был, вот. Баудэры, все в то время, оттуда.
А еще по поводу музыки, просто мне это действительно очень интересно. Ведь флейта – это не такой простой инструмент? Гармонь, флейта, гитара, балалайка. Вы учились играть когда? Вы учились прямо на ходу там или в семье уделялось какое-то внимание?
Нет. Это уже с этого. Ну, на флейте у нас Пилипов был, украинец, по фамилии, но он уже в годах был, ему уже 45 лет было.
И он был флейтистом, да? Он умел играть на флейте?
А потом Дейлов был, фамилия, он тоже в годах, ему было уже годов 35.
А вы не помните, они были бывшими музыкантами или они были…
Конечно, что были они музыканты. Да еще какие, ведущие музыканты. Из Новосибирска…
Из оркестра?
Из оркестра. Руководил оркестром. А потом переехали сюда, в Яйву, так удивились. Из этих наших ребят, которые, столько музыкантов сделали. Вот на 96-м (квартале – название посёлка) там живет, так он 15 баянистов выучил. А такие вот концерты, на областных соревнованиях и везде. Ну, он в музее тут, я снова про него упоминаю. Так что выселили тут что это, что эти понятия не имели. Тут же что они, ну, частушки, там, какие-то играют, поют, это молодежь свою. А тут. Вот и так стали жить.
А кроме музыки еще были какие-то увлечения? Там, не знаю, театром может быть увлекались?
Ставили. Концерты такие ставили сами ребята, из наших. Все сами ставили, что удивлялись все. Если выборы, выедет наш концерт, из наших ребят. Все молодые, здоровые, потому что худенькие которые, они все вымерли. Ушли из жизни. Остались самые…
Выносливые…
Выносливые самые остались, самые крепкие. Ничего не нужно было. Вот, поселок 96-й, был отсюда 12 километров, так было 130 человек, собрали со всех, которые… Потому что леспромхоз был, а директор, который здесь был, он был заинтересован, чтобы оставить людей сильных для себя. Ну а тут распределяли, расселяли.
А кем вы занимались? Кем выработали после освобождения?
Я работал, значит, работал я, начинал с приемщика леса. Еще уже в 1944 году, я закончил семь классов, образование у меня было и, там, ну что, заявление напишешь начальнику, почерк был хороший. И меня он присмотрел, и забрал, значит, к себе. Сначала табельщик был. А потом поставили на приемку леса и так вот я начинал свою деятельность. С 1944 года, а уже 1944-й, война закончилась 1945-й нас сюда перевели.
Сюда поставили мастером лесозаготовок. Девятимесячные курсы закончил я, в Свердловске, в лесотехническом институте, закончил и все. Ну а воспринимал эту работу всю, технологию то уже знал, в возрасте в таком, что уже было мне 25 лет. И все, я организовывал участок работы, где я ни работал, организация меня везде на почетных досках (выставляла). Участки, где я работал, всегда выполняли (заготовку) леса. Все всегда выполняли планы, которые предлагали. Я и делегатом (был), избрали меня. 130 тысяч объединяла рабочих лесной и деревообрабатывающей промышленности области. Из 130 тысяч человек меня делегатом в 1964 году избрали съезда.
Если вас избрали делегатом съезда, значит вы были партийным человеком?
Да. Я в партии.
А когда вы вступили в партию?
Я вступил в партию в 1955 году.
То есть, вас в 1944 году оставили до 1956, вы женились и…
Я женился в 1949 году.
В 1949-м году вы женились и, как бы уже строили здесь свою жизнь. И делали вот эту, так сказать, партийную карьеру. А было или вообще не было за всю жизнь, было ощущение того, что если бы вы были, я не знаю, русским… Вообще, что вот это спецпоселение, что оно было не таким, что ваша судьба, она не такая как у других? Были какие-то другие мысли?
Ну, да. Безусловно. Я бы разве что? Я бы обязательно, потому что я и в школе, и везде, у меня была тяга, значит, получить высшее образование.
А получилось?
Нет. Не получилось. Я поступил в техникум, как переехал сюда, это было в каком? В 1948 году. Думаю, ну хоть в техникум поступить. Поехал, все, экзамены сдал отлично, все сдал и все. Ехать (куда-то дальше) туда – все! Не разрешают.
Нельзя?
Комендант не разрешил.
А заочного тогда не было тогда обучения? Или даже заочно не отпускали?
Было. Ну, видите, что заочно то еще и можно было, но это же хлопотно. Живешь в общежитии, ну как? Потом я разозлился на это и вообще – нет. Ну, а потом уже очно стал учиться… (пауза)
Еще, любопытный вопрос. Если вы вступили в партию в 1955 году, какое было у вас там впечатление от XX съезда партии, что вы… (оценили бы)?
Вот я вам скажу, что верилось, конечно, на лучшее, верилось на лучшее. Вот, смотрите, такую ужасную жизнь (мне пришлось) прожить. Смолоду, скажем, что с 16 лет, ну, даже не с 16, а с 13, с времен в школу когда я еще… переселили нас в Казахстан, туда. Это уже участь была, эту долгую все пережить. А тут уже, я женился, в общежитии отгородили одеялом это, вот наша супружеская жизнь была. Прожил я так четыре месяца. Ну, тут одиночки тут все, а тут мы с женой. Это же не я один так жил, многие. Если женилися, ну, что одеяла повесили, два одеяла взяли, и все, жили. Через год дали комнату на двоих, на 18 квадратных метров, на две семьи.
Комнату на две семьи?
Да. Две семьи, 18 квадратов. Ну, две койки, чтоб хоть стояло там, рядом, и все. И через три года – отдельная комната.
А комнатки?
Просто квартира, уже там 36 квадратных метров с одной стороны и с другой стороны. И дальше все лучше и лучше. Все строили и строили дома, поселок выстроили, финские домики 4-х квартирные. Как ни посмотришь, каждый год лучше и лучше. Ну, работали все, хозяйство держали свое там, и все. И жизнь была как? Весело было, все так. Я и говорю, каждый день концерты там почти что, весело, молодежь все была. Один возраст. У нас стариков не было и никто не помирал. Мы не знали, что такое детская смертность.
Ну, уже после войны?
Да, после.
Такой подъем?
Да, подъем такой.
И все самое плохое уже позади…
Яйва вот эта была… До войны нас привезли, вот, от вокзала. И тут был домостроительный комбинат, поперечная слань такая, болото, сплошное болото. Вели нас по этим палкам туда, до завода. Ничего не было. На вокзале деревянная избушка была, это вокзал. И, вот видите, за этот период такой поселок выстроили. И мы, лесная промышленность. Мы построили шесть. Ну, дома вон видите, эти вон все.
Эти пятиэтажки это уже 1950-е годы, да?
Не-е-т. Это не 1950-е, это уже позже.
Это 1970-е.
В 1970-х годах.
А тогда, что было построено? А вот тогда, вы говорите, Яйва выросла, а что первое?
А тогда деревянные здания.
Деревянные?
Все это было деревянное исполнение. Дорогу вот тут стали строить. А потом уже, с 1970 года тут уже стояло 6 кранов, это которые строили все.
Но просто разница была, видимо, в том, что раньше лес добывали, и все куда-то уходило, то здесь было ощущение, что, наконец-то, это для людей уже строится. Правильно?
Да. Для людей. Забота. Да, да.
То есть вот какая разница.
Стали. Да, да.
Поэтому и было, наверное, ощущение того, что здесь лучше стало жить.
Лучше стали жить…
О людях стали думать.
Да, о людях. Вот именно.
Все-таки верили в Советский Союз, в страну рабочих и крестьян.
Да, вера была. Только, что все…
А съезд? XX съезд, развенчивание культа личности? Это как? Как это было?
Это для вас был шок?
Ну, как же? Конечно, это было сначала, и потом: «Вот, правильно-то! Наконец-то!»
Было ощущение, что наконец-то люди…
Что свергли такого, ну, как, тирана. Да. Сталина.
Ну, его ведь не свергали. Или имеется в виду, что правильно, что сказали, наконец-то.
А правильно сказали, да. Так вот подумали.
Но это был шок? Или это было просто понимание и удовлетворение от того, что об этом начали говорить? Или это шок. «Ну, как же так! Сталин – отец народов, и он, оказывается, чуть ли не враг народа».
Вот смотрите, я вам приведу (пример), что я уже работал мастером. Он умер в 1953 году же?
Да.
В марте месяце. Приезжал… А тогда же были везде замполиты. Замполиты, которые… Вся власть же на них была возложена, на замполитов и секретарей партийных комитетов, да. Так вот, приехал замполит и траурный митинг читает про Сталина, что Сталин умер. Два парня, ну они (здесь) по вербовке были…
Кто были?
Два парня, ну, по вербовке приехали, в 1953 году, в клубе было. Такой эпизод. Ну, и замполит там выступает. Валовик Петя и Туран Петя, ну, с армии пришли, демобилизовались. Они работали с нами там. И в клубе он читает, вот, говорит, что, я в Яйве проводил, говорит, собрание, потеряли мы такого вождя, и все, что сейчас будет траур такой по всей стране. И этот Валовек, с этим сидели: «Ну и что, умер. Другой будет». И он услышал. Ты знаешь что? Посадили.
(с сожалением) Посадили. В 1953?
Обоих?
Не обоих, одного из них.
Кто сказал?
Валовика. Он услышал, сам. За трибуной он стоял, секретарь. Трусов был такой.
А потом отпустили? Не знаете?
Отпустили! Конечно, отпустили.
А на какой срок посадили?
Ну, я не знаю даже, там, сколько он, ему дали… Ну, год отсидел.
За «длинный язык», да, получается?
Да. За «длинный язык». Что сказал, что другой будет еще.
А в 1956, еще раз если вернуться… К 1956 году уже прошло три года после смерти Сталина, было ощущение того, что наконец-то люди стали говорить правду? Или было ощущение того, что… Вот вера в Сталина, она когда начала исчезать? До 1956 года, до этих слов? Или…
Или она еще долго была?
Вера в Сталина, я не знаю, как для кого…
А для вас?
Но в этом окружении… А для меня – нет.
Не было веры в Сталина?
Не было веры в Сталина.
А вы, кстати, когда узнали, в 1953 году, как реагировали? Все говорят, что рыдали, плакали?
Не верили. Что была трагедия страшная.
У меня реакции никакой не было на это. Думаю, что, наконец-то, наверно, освободились. От таких репрессий.
Но до этого ни с кем на эту тему говорить вы уже не могли?
Нет. Я не говорил. Но сам про себя я думал. Про себя думал. Говорить то тоже…
Ну, и, наверное, некоторые тоже думали, да?
Ну, конечно.
Не глупые ведь люди были?
Конечно. Да все, почти что. Только никто не говорил. И хоть до последних дней, никто не говорил. Это же такие, короеды. Вы думаете, что что-то изменилось что ли? Как это НКВД было при Сталине, там в Кизеле, так оно осталось до 1990-го года. Если только что чуть, ага, стой, так это же… И по национальному признаку, вот, ты немец там. Видишь, это немец там что-то сказал. Уже он раз, уже здесь, приедет и начинает…
А было различие все-таки, что… Смотрите, вот здесь очень много немцев, есть ведь и русские, и тоже достаточно много. Было различие, что вот это русские, а вот это немцы?
Нет. Я бы сказал, что такого различия-то не было. Ну, а если что-то случается в человеке…
Если в глубь, куда-то дальше уходило, дальше уже играло роль.
Это играло, да, роль. Потому что видите, как он ни есть, хотя и русский вы ведь, посмотрите, что из немцев ни один за всю жизнь мою, 79 лет я прожил, ни один немец престижный институт не закончил. Это только в уральский лесотехнический институт можно было поступить, в пермский сельскохозяйственный дорога была…
По этой тематике, которая здесь?
Да, да.
С таким прицелом, чтобы возвращались.
А так, чтобы, как там этот Греф сидит сейчас у Путина, и там другие Кохи эти все… Дороги не было.
Дороги не было? Да?
Никому. Вот только вот в эти.
А, кстати, говорят в 1956 году, когда XX съезд прошел и Хрущев… доклад Хрущева «О культе личности Сталина», это же, как бы, секретный был, т.е. его не распространяли так. Это, прежде всего, на партийных ячейках?
На партийных собраниях, да.
А вы тогда были уже в партии.
Да, в партии.
Помните, да, как зачитывали это?
А как не помнить? Тебя и заставляли изучать, что все, что говорить только положительное, как там. Ну, а это разглашение, что про Сталина то, все вот что было то.
Нельзя было?
Нет. Про Сталина то все, оглашать, народ надо оповещать, все… какие-то много вещей, что было секретно. Закрытое партийное собрание с грифом «секрет», зачитают все, изучат и потом отправляют в обком, все отправлялось обратно. Все под грифом «секретно».
Это проводилось так, что это как будто бы было, м-м-м, как это тогда говорили, «искривление линии партии», да?
Ну да.
Мелкие, незначительные искривления?
Да. Вот, что партия так и будет так, сделает…
А как вы сейчас относитесь к коммунистической партии?
Я?
Да. К современному воплощению?
Я отношусь знаете как? Чисто вам по душе сказать?
Как есть.
Что я капитализм не люблю. Не люблю его, и в том меня никто не мог убедить до сего времени. Вот все. А коммунистическую партию я призываю, там хоть и говорят, что Ленин, туда, сюда, что он вот такой, он, значит, все… Он мало сделал, но он хотел сделать для людей.
По-хорошему.
По-хорошему хотел сделать.
Но он рано умер, да?
Рано умер. Прожил бы он дольше, вот этого то хаоса не было бы. Как можно выразиться, издевательств всяких, Сталин вот допускал. Ну, и потом, все эти коллективные хозяйства, вся эта беднота, ведь она, в конце концов, то исчезла из России. Что я жил, что там вот жили, при царе же передали нам, это вот пахали поля на Украине, деревянная с наконечником, плугом только царапали землю. Еще дожили до большой техники. Сейчас в Яйве, вот возьмем, поселок такой выстроили, большой поселок и благоустроенные квартиры, ну, и у меня благоустроенная, там видели все, туда ходили. Живу я уже с 1973 года в этой квартире. Ну, и весь поселок выстроили. Вышки везде стояли, все… И это все рабочим давали. Бедный ты, богатый ли ты, или что… Вот ты вот получишь тогда квартиру, ты тогда, и этому… все исполнялось.
То есть больше порядка было?
Порядок был, да. Все это… Профсоюз имел тоже власть какую-то, там наметят что, вот ты получишь тогда, ты получишь тогда, ты получишь тогда. Путевку давали.
И надежда была? Да?
Да. Бегают, бегают с этими путевками, не знаю. Давай иди, езжай лечись на курорте, или там в Усть-Качке, на юге, везде. Путевки бесплатные, ну, 10% там мы платили. Заплатишь там за путевки каких-то 20 рублей и все. И настал 1990-й год. Ельцинский. Все разрушилось, ни одну квартиру не построили. Не то, что такую, деревянную, а себе особняки все поставили. Который ничего не имел, он и тогда работать не хотел, сейчас все на «Мерседесах» разъезжаются, все у них есть. Наворовали все. Растащили такое предприятие было, ну, лесная промышленность. Тут у нас вот Яйва была с объемом 800 тысяч в год кубометров леса заготовляли. Все разрушили до основания.
А такой еще вопрос, если можно. Как вы себя все-таки чувствуете? В паспорте у вас написано – немец…
Да.
Всю жизнь прожили в советской России.
Да.
В себя больше чувствуете кем? Немцем или русским?
Конечно, я немец.
Немцем? Почему?
Ну, а как же остается? Если национальность моя немецкая, я ее никогда не скрывал. Я всегда говорил открыто если (спрашивали) – немец. Хоть и среди большого коллектива, скажем, сиди я…
Смотрите, ведь вам выпало тяжелое испытание. Я думаю, что у многих немцев был такой же внутренний раздрай, что их страна, их нация, те, кто не согласны были, да? Она стала инициатором такой страшной войны. Было ли когда-нибудь, может быть, в молодости, когда мы максималистичны, было ли ощущение того, что вот, мол, угораздило же меня немцем родиться, что я не немец? Когда-нибудь были такие мысли?
Это, конечно, что было. Было, было. А как же. И это пережили. И это пережили.
А когда стало… когда вернулось чувство гордости, что я немец и мне не стыдно, я горжусь этим?
В основном, это стало с 1990-го года. Что Ельцин, извергли все ж таки, как говорится, социалистический строй этот. Какой бы он там не был или хороший, или плохой, извергли его. Тут стала свобода. Тут уже все изменилось. И отношение со всеми, я вот, 14 лет уже прошло, да? Ни где, ни разу, ни от кого не услышал от русского, что он бы сказал: «а, немец это, ты что, последний человек».
Наоборот, наверно, уважали?
Наоборот, уважение. Я вам скажу, что тут у нас есть Жахов Гперле, занимает. Вот он тоже молодой, а сейчас то ему уже 55 лет, занимается он тут, ну, с этим… И он в сутки вырабатывает продукции на миллион шестьсот рублей. Достиг. Миллион шестьсот рублей в сутки! В год он заготавливает, возит за 90 километров, лес возит, 70 тысяч в год, в прошлом году его данные. Я позавчера с ним разговаривал. На 35 тысяч переработки у него леса поставляет всем странам. Германии, в арабские страны поставляет. Все что у него есть, вся переработка, новейшая техника там. Такие ленточные пилы маленькие, еще из Германии к нему делегации приезжали сюда, смотрели. Вот видите?
Он Жахов? Он русский?
Мать у него Жахова, он на материной фамилии.
На материнской фамилии?
А отец Гперле.
А отец немец?
Да. А он Анатолий Эдуардович. Отец у него вместе со мной был, в трудармии были.
А часто…
И… И его, все приезжают, ну так это что, это немец, говорят. Немцы, они ж трудовые люди. Сейчас только и слышишь об этом. Это аккуратисты, во-первых. Если бы кто поинтересовался попасть у него на пилораму, (то это) за рекой, за плотину пройти вон туда, все у него ребятишки, двадцать, ну, школу кончают, он их берет на работу. Так они там, знаете, бегают, как автомат, метеор. Эти пачки все перевязывают, все, все, все. 120 человекам он дает работу. И питание у него там, и все. И эта вся молодежь, все у него молодые, только если хмельной кто-то появился, пьяный, фшить – нету ни одного. Они все бегают, все трезвые у него. Говорит, зачем мне нужны вот эти старики, которые работают, пьяницы, которые там ходят? Ни одного (бездельника).
И потом на машине, на «Урале», я что, сено мне надо было привезти, корову он там мне держит, и все… Такой паренек на новой машине, на «Урале». Вот такой (молоденький) паренек, школу закончил, ездит. Парню работать. Я говорю: «Как это так, Анатолий Эдуардович, такая машина громоздкая, а ты…» «А у меня все ребята такие, видишь!» - говорит. Он ходит, ни одного слова ни одному не говорит, только выходит и улыбается. Все у него кругом работает. Так он, видите, кто. У него ни секретаря, никого нету. У них бухгалтер и мастер по переработке, и мастер по лесозаготовке, механик. Там механик и там механик. Весь обслуживающий у него персонал, на 120 человек рабочих и на такую махину продукции выпускает он, в год 160 миллионов рублей, он вырабатывает. И сейчас у него будет, через 2 года, говорит, 460 разовьет свою перспективу. А затраты там же… У нас в леспромхозе было на тысячу человек рабочих, так 150 было инженерно-технических работников, полная контора. Ну, это я для примера, так. Вот Жахов! Вот и все говорят: «Ну, он же немец, понятно. Это аккуратист». И он никогда, если сказал, что в столько то часов, все. И у меня, я сколько не работал, все равно, этот придаток остался, аккуратизм, были приучены, с семьи передается все. Я ни разу, ни на одно партийное собрание ни на минуту не опоздал. Вот если вы мне сегодня сказали, что в четыре часа, ну все, тогда, да. В четыре часа я пришел.
Мы извиняемся, что мы опоздали немножко, извините нас.
Ну, дело не в этом. Я только для примера это говорю. И я вот работал, что едем на собрание, ну, участки. Тут же было много участков – Скопкорная, Сухая и эти все. А я на Базе жил. Если в 8 часов партийное собрание начинается, а у меня коммунисты были, где я работал, 22 человека, я сам 23-й был. Все. 8 часов – двери открывают, Янке ведет свою партийную организацию. Ждем. Секретарь: «ждем Скопкорную, ждем Сухую». Пол девятого нету. «Ну, еще подождем?» «Еще подождем?» Час. Сидит, коммунистов было 360 человек. 360 человек ждет, ну, там не все, конечно, что были, а 200 человек ждет какую-то делегацию партийную 20 человек. Час. (смеется)
А у меня еще вопрос. Какое у вас есть отношение к религии?
К религии, да?
Да.
Ваша семья была лютеранской.
Майне, глаубе… Вы по-немецки знаете?
Да.
Из зетерише (по-немецки)
Вы в бога верите?
Да, верую. Но сам то я не отношусь…
А здесь есть молельный дом лютеранский?
Нет.
Нет?
Да.
То есть верующие ходят все равно в одну церковь в Яйве?
А тут вся церковь возглавляет… Ну, русская православная церковь, а секты тут есть. Секты баптистов.
Вы туда пойдете?
К баптистам? Не в коем случае. Никогда. Я вот не знаю, но я приучен к религии лютеранской.
Смотрите, у вас столько немцев? Неужели… а почему? Нет потребности, создать лютеранский дом молельный?
Ну, так же мало. Тут же немцев немного сейчас.
Не ного сейчас.
Нет, нет. Все уехали в Германию.
Ага. А вы не хотите, не хотели уехать?
Нет.
А почему?
Потому что все русские.
У вас все здесь?
И потом мне не нравится капиталистический строй, капитализм. Я категорически против. До смерти.
Понятно.
Не нравится мне этот строй.
Все понятно.
Роберт Августович, кстати, меня Роберт зовут (оба шумно радуются)
А национальность?
Национальность у меня башкир.
Башкир? А, но, но, но.
Роберт Августович, с Осиповым все-таки можно будет… Вы сегодня не поможете с ним связаться?
Ну, почему? Пойдем. Я вам это… Если он дома здесь, а может то туда упрется, у него дом…
(разрыв в записи)
Это просто урочище.
Сейчас урочище?
Да, да. И тогда было уже, при мне.
То есть там уже никто не жил, да?
Нет.
Это как считается, относилось…
А вот он, хорошо знает, он оттуда
Урочище Якуниха?
Так знаю.
Там жили переселенцы?
Жили. Бараки там были. Бараки.
Когда?
После 1930-го года и до войны.
До 1941?
Да. Там лес рубили. Отец там работал, мать там работала.
Ваши?
И так же на Мелехино был там тоже такой же.
А Мелехино это где? Выше или ниже?
Это по Чикману. 11 километров выше Сухой. Как по притоку Чикмана.
А, по Чикману, да?
Да, по реке Чикамн, которую вы будете проезжать, где Алмазники, вот этот приток.
Понятно. А в Якунихе, там спецпереселенцы, это из числа каких? Раскулаченных, да, были?
Да.
А откуда, из каких районов?
Ну, вот наши были с Калининской области, ну, как это… Великолукская и Витебск, Белоруссия были. Отовсюду. С Кубани…
А сколько там примерно поселок был, сколько человек там 300, 200?
На Якунихе, там в бараках только жили.
